охуеть. Про папу, счастье и ответственность.
Много лет назад мой друг рассказал мне историю из своего детства. Когда ему было 13, родители позвали его на серьезный разговор. Они рассказали, что хотели бы развестись, но тревожатся о сыне и потому спрашивают его мнения. Мальчику было 13, и он был категорически против развода. Родители остались вместе. А через 6 лет папа умер от рака. Много лет спустя, рассказывая мне эту историю, он, уже взрослый мужчина, многое брал на себя и связывал смерть папы с тем выбором. Я часто думал про эту историю. Думал о том, чем я готов пожертвовать ради своей дочери. В какой-то момент понял, что готов отдать за неё жизнь, но не готов ради неё жить долго и несчастливо. Или недолго и несчастливо. Я не стал разводиться, но осознание возможности выбора поддерживало и успокаивало. Пока я не приехал психологом в лагерь для трудных подростков – тех самых, кто не отправлен в тюрьму исключительно по причине малолетства. Там я встретил детей, ради которых родители не пожертвовали ничем.
Анне 12 лет. Про папу она говорит заученно – «погиб в автокатастрофе, когда я родилась». Аня знала уже трех отчимов. Она ненавидит всех своих младших братьев – Аню заставляют быть для них няней. Никогда не читавшая Чехова, Аня точно сошла со страниц рассказа «Спать хочется». Ее редко пускают в школу, да и сама Аня предпочитает доехать до какого-нибудь магазина «побогаче» - для нее это «Магнит» - и там украсть конфеты и шоколадку. Охранники ее знают и не трогают. Аня очень красивая, отзывчивая. Она совершенно не готова к тому, что я ее спрашиваю: «Что ты сейчас чувствуешь, Аня?». Она обнимает меня и говорит: «Вы мой папа, Вы мой папа». У нас было 6 встреч. Я отвечал на сотни вопросов. Таких же, как мне задает моя дочь – про дружбу, про звезды, про то, что хорошо и что плохо. Я был первым, кто поговорил с ней об этом.
Алесе 14. Выглядит на 16. Неформалка, художник, она одета и покрашена во все цвета радуги. Если она хочет кого-то обнять, то смеется и бьет кулаком в лицо. Иногда сильно, иногда просто ощутимо. Мальчики ее боятся до истерики. Алеся не боится боли, драться предпочитает до смерти. Меня она не била – я взрослый мужчина, а таких бить нельзя, нужно слушаться. «Алеся, пожалуйста, не гоняйся за Димой с ножом» - мгновенно нож отложен, через секунду Алеся поднимает камень. Это не издевательство – Алеся точно выполняет команды и, как она считает, меняет свое поведение. Нож и камень для нее – абсолютно разные вещи. Мы провели 4 встречи, посвященные работе с агрессией. Первую подушку она разорвала зубами за 20 секунд. Она не могла по ней бить – сразу стала рвать. Потом мы вместе узнали, что она практически не испытывает эмоции по отдельности. Всегда клубок из чувств и эмоций, и злость среди них всегда занимает важное место. Причем злость радостная, адреналиновая, как у древних воинов перед битвой. Перед спуском на рафте на бурной воде Алеся кричала от восторга и спрашивала меня, кому бы ей сейчас врезать. На шестой встрече для Алеси было открытием, что подушку можно не загрызть, а ударить с разной степенью силы. Папу Алеся никогда не знала. Знала только алкоголика-сожителя матери, который ее домогался. А мать ее за это била.
Евгению 17. Он вор. Через полгода его отправят в колонию. Мама выгнала его из дома в 13. С милицией его вернули обратно. С тех пор мать каждый день говорит ему, что мечтает, чтобы он «сел». Женя очень любит маму. Любит и ненавидит. Он кричал мне: «Что, что мне сделать, чтобы мама меня полюбила?». Он обращает ее внимание на себя самыми разными способами – от попаданий в полицию до ночного поедания абсолютно всех продуктов из холодильника. У нас было две встречи. Потом он украл виски в магазине и его увезли. Я пытался помочь ему найти какие-то ресурсы в себе и вне себя. Единственными, кто его понимает, Женя считал своих «корешей». И даже тут он был разочарован: когда его задержали, то «кореша» спокойно съели шоколадки, украденные Женей часом раньше. Для Жени было потрясением, когда я не стал его осуждать. Он никогда не встречал мужчин, которые бы с ним просто поговорили.
Лене 17. Мама ее родила в 45. Потом запила. Лену отправили в детский дом. В 14 она вернулась домой. Маме было 59, и она была больна всем, чем можно. Снова пила. Лена любит животных и решила стать ветеринаром. Учиться почти не может, но может перенимать знания от наставника. Так она стала ездить по деревням и селам и там помогать всем, кто работает с животными. Ее кормили, давали ночлег. Даже не трогали. В 16 Лена осознала себя девушкой. Стала встречаться с мальчиками – весьма целомудренно. Сразу поняла, что ей важнее родители мальчика. Выбрала тех, кто ей самой заменил родителей, и осталась там жить. О мальчике заботится. Секс считает несущественной платой за то, что живет дома с хорошими людьми. Хорошие люди ее считают дочерью. Лена почти не умеет строить отношения. Сразу спрашивает: «Что я должна буду для вас сделать?», и это не торг, просто другого Лена не знает. Ей очень стыдно. Стыдно за внешность, стыдно за то, что почти неграмотная, стыдно за любое действие. Ей очень стыдно жить. На третьей встрече Лена убрала волосы и впервые мне открыла свое лицо, вся встреча прошла в глубоком переживании встречи: я ее вижу и она меня видит. Говорить Лена почти не могла. Смотрела и переживала. С родителями мальчика так она пока не встретилась. Говорит, но не показывается.
Если раньше я понимал про роль папы в жизни ребенка, то теперь я точно узнал про последствия отсутствия папы. Стыд, злость, страх – в разы усиленные по сравнению с детьми, живущими с родителями. Стало понятнее про ответственность, которую я беру на себя. Такую – долгую ответственность – которую взяв на себя единожды, я несу всю жизнь. Я знаю, что не всё зависит от родителей. Дети вырастают разные в самых разных семьях. Но для меня это как раз про снятие ответственности с себя. Удобный аргумент. Убеждение себя, что от меня мало что зависит.
Автор: Тихон Паскаль
